Что бы ни рассказывали мои приятели на самом деле все было совсем не так. Во-первых, путешествие началось гораздо раньше, чем в прошлую пятницу. Во-вторых, мы были предуведомлены о мистической составляющей акции, что тревожило гораздо боль-ше, чем можно было предположить. Ведь мы вчетвером ровно в десять раз большие скеп-тики, чем каждый из нас по отдельности. Впрочем, математические выкладки используем в ином жанре, а этот реалистический, полный почти неописуемого ужаса рассказ продол-жу жесткими мазками по грубому холсту обыденности. Она подстерегает нас в повсе-дневном заполнении секунд, недель, тысячелетий человеческого существования. Разграф-ленный в клеточку пергамент жизни украшаем значками планов, встреч, намерений, ожи-даний. Только встречи эти очень редко являют нам что-то новое; планы обычно умеренны из-за боязни разочарований; намерения истаивают еще в момент написания тонким пе-рышком, а ожидания малоразборчивы и безосновательны.
Когда под сомкнутые веки вползают алые жучки и бегают по скользкой роговице, вызывая беспрерывное движение глазных яблок, которое есть единственным признаком динамического сновидения Когда дыхание столь глубоко, что заполняет самые глубин-ные закоулки пузырящихся легких, а все остальные мышцы системы стопроцентно рас-слаблены и трепещут и рвутся в изнуряющем храпе Когда насос сердца подчиняется не физической потребности кислорода в крови, а еле слышно смыкает лепестки клапанов не чаще раза в секунду или молотит с частотой метронома на черточке prestissimo Это зна-чит мы спим. Сон медленная и часто наиприятнейшая часть жизни. Хаотическое пере-листывание сотен страниц прекращается случайным открыванием, остановкой наугад, и мы переживаем отрывок сюжета, часто без начала и конца. И в хитросплетениях снов ча-ще убегаем, чем догоняем! Значит, кому-то нужны. Как объекты интересов гастрономи-ческих, эротичных, любопытственных. Или как созерцатели, свидетели странных историй. Иногда наше участие настолько объемно, что сон идентифицирует несознаваемое наяву желание.
Убедившись в том, что мы спим, Она склоняется и пристально вглядывается есть ли движение яблок под веками. Вправо-влево, вверх-вниз, вращение по и против часовой стрелки. Бродилка в квазизнакомой местности, решительные действия, благоприятное пе-реживание и целительный стресс. Уснуть, треть подаренного срока прожить в ином, непо-стижимом бытии. Нематериальном. Нереальном.
Убедившись в достаточной глубине нашего погружения в нереальномирье, Она прислоняет ладонь к губам и эта коммутация удивительным образом за считанные мгно-вения позволяет вживить в наше подсознание то, о чем мы не узнаем никогда. То, что не имеет названия и смысла. Нечто и ничто. Невыразимое и существующее только довери-ем. До-верие. До вырастания веры.
Она, Узунджа, не может быть иной только непостижимой, странной. Страницы перелистывающей, странствующей в пространственной прострации. Запутанность и за-умь. Оторопь неожиданного явления.
Она, Узунджа, ожидала нас терпеливо и долго: переполнялась вешними водами, катила песчаниковые глыбы по известковым желобам, грела воду в округленных ваннах.
Инстинктивно мы вели себя абсолютно нерационально. Собирались к Узундже умышленно наспех, словно стремясь допустить полным-полно промашек, забыть нужные вещи. Лето, август только климатические катаклизмы могут ввергнуть путешествующих в лишние заботы.
Прихотливые изгибы каньона заманивают, впускают в себя медленно, неровными поступательными шагами тактов. Россыпь округлых больших камней, разноформие галь-ки, оброненной девочкой-великаншей в русло иссякшей реки. Стремимся против течения бурной воды; виртуальность недавнего присутствия потока и уверенность в скором на-полнении заставляют поторапливаться, перепрыгивать по шероховатым округлостям, пе-ребегать с берега на берег по желанию сужающихся к верховьям сосудов. Словно под-гоняемые, вовлекаемся в тектоническую трещину, зализанную тысячелетиями водного потока. Прихотливые формы чаши, вазы, лохани, врезанные в стенки и дно каньона, местами отшлифованы с ювелирной изобретательностью и терпением. Сепия многослой-ного кальцитового налета создает впечатление, что русло залито светломолочным шоко-ладом. Оглядываюсь три поэта, гости Узунджи, легкими тенями скользят несуществую-щей тропой. Узорчатые тени персонажей переламываются, дробятся; вода уже выше ко-лен, сносит вниз по течению. Но русло сухое это множатся впечатления и ожидания. Поднимаемся выше и тонкой пленкой отшелушенной амальгамы запечатлеваем себя в стремительном потоке, впитываем ежеминутность пребывания в необычном месте и щедро дарим себя, отдаемся окружающему миру и становимся частью топографии. На-прасно пытаться искать рациональные версии происходящего, ибо найденный смысл де-лает нас сознательными и - одинокими. Приходит совесть.
При сборе дров обнаружил лежбище мертвых голов , бабочек, размером с лету-чую мышь, но с вычурной расцветкой: на сером бархате малиновое и голубое изображе-ние, напоминающее стилизованный череп на пиратских татуировках. Бабочки живые, си-дят группой на мшаном камешке, не улетают, не реагируют на касания, только сводят крылышки, которые разворачиваю для большей красочности фотоснимка. Объяснение этому феномену такое же, как и поведенческий ужас китов, выбрасывающихся на берег без понятных нам объяснений.
Мистика Узунджи: после предыдущего абзаца вышел на крыльцо. Цикады затихли, вдали урчит ночным громом далекая гроза, вспыхивают летние зарницы. В лицо удари-лось большое насекомое, показалось даже летучая мышь, но они ведь не промахиваются никогда! Еще и еще! Большая медлительная мертвая голова прямо-таки настойчиво на-прашивалась - и была поймана.Трещит крыльями, осыпает блестящей пыльцою. Красивая, странная заявилась с далекой вестью. Усну увижу.
Инсталляция, образованная природой, набор вечных процессов и бессмысленных поступков человеческих сливаются в непостижимой идее существования. Убеждаясь в сложности конструкции и усомняясь в простоте замысла, легче заявить, что мир - беско-ординатный и цельный. Математик сказал бы интегрален. Поэт спросите Узунджу.
8 августа 2005 год Симферополь