Наш самолет приземлился в аэропорту города Ош. Я сошел на трап, сухой и горячий воздух ударил в лицо. За бортом 42 градуса! Гостеприимный и многонациональный город. Здесь проживают киргизы, узбеки, русские, таджики, бадахшанцы, уйгуры, турки, цыгане… Среди многоликой толпы нередко встречаются туристы из Западной Европы. Многие из них приехали с целью восхождения на пик Ленина. Поэтому к иноземцам с яркой одеждой и с рюкзаками здесь все привыкли - с вопросами не пристают. Мы расположились на достархане в тени платанов на берегу реки и занялись решением трёх основных задач: закупкой недостающих продуктов, оформлением пропуска в погранзону и наймом автобуса. Поздно вечером мы закончили все дела и покинули Ош.
В этой заметке я отвечу на ряд вопросов, которые интересуют многих, с кем мне приходилось встречаться, и по которым, как мне кажется, сложилось неверное представление. Речь пойдет об ощущениях и физическом состоянии участников Памирского марафона-99, см. "Вольный Ветер" № 41.
Мне приходилось неоднократно выслушивать оценки высокого мужества и героизма, проявленные нашей командой. А между тем, никакого героизма не было. Маршрут нам дался сравнительно легко, по крайней мере, легче, чем заалайский поход 1997г. По словам Вячеслава Львова, "мы просто жили и жили в горах, вот и весь поход". Более того, жить было приятно, и я очень доволен тем, что мне удалось реализовать концепцию "физиологически приятной шестёрки", конкурентоспособной на Чемпионате России. Я каждый год выезжаю в походы высших категорий сложности, чтобы отдохнуть от Москвы и набраться сил, и очень не люблю дискомфортных состояний, неизбежных при прохождении "технических троек-Б". Я глубоко убеждён, что технически сложные "тройки-Б" вредны для здоровья. На них можно потерять палец или получить глыбой по голове. Профессор МАИ, интеллектуал и к.м.с. по альпинизму Георгий Степанянц сказал мне (наверное, в 1989 году): "Андрей, никогда не ходи сложные перевалы. Они всегда опаснее вершин". Я помню каждое слово своих учителей. Этим и объясняется набор перевалов в Памирском марафоне: и Лонжерон и Раздельный - это снежно ледовые "тройки-Б" ниже средней трудности, характерной для перевалов этого класса.
Из сказанного вовсе не следует, что Памирский марафон-99 это сплошное надувательство. Кроме Лонжерона и Раздельного имеется чудовищная протяжённость - 470 км под ногами или 370 км без учёта повторно пройденного пути. И ещё имеются два восхождения на "семитысячники" - пики Революции (6974) и Ленина (7134), разнесённые на 170 км!
Для решения этой грандиозной задачи у нас имелись следующие ресурсы: физическая подготовка, опыт, правильное планирование серий из дневных переходов и правильное планирование питания.
Физическая подготовка - это самое простое и самое недостаточное. И всё же следует отметить, что уже три года группа регулярно по два раза в неделю проводит кроссы в парке, и что костяк группы состоит из лыжников - перворазрядников.
Гораздо большего стоит опыт. Для меня это было руководство восьмым походом 5-6 к.с. Для группы это был третий сложный памирский поход. Однажды мне уже пришлось пройти нечто, отдалённо приближающееся к Памирскому марафону. В 1992 году сразу после блестящей "пятёрки" в районе Рокзоу с первопрохождениями 3-х "троек-А" и 3-х "двоек-Б" я перешёл к руководству длиннющей "тройкой" в Рушанском хребте. В тот год я провёл под рюкзаком 41 день, истоптав, в общей сложности, около 400 км. И надо заметить, что от этого года у меня остались самые приятные впечатления. Воистину лучший год!
Что касается группы, то настоящей репетицией Памирского марафона оказался 234-х километровый 27-дневный поход 1997 года. Линейный маршрут вдоль Заалайского хребта начинался у самого западного пятитысячника и завершался у пика Ленина в центре этой горной системы. Кульминацией похода стало восхождение на пик Ленина на 26-й день пути.
Опыт руководителя помог определиться с формулировкой главного принципа Памирского марафона, а опыт группы позволил его реализовать. Этот принцип гласит: прохождение подобного маршрута необходимо превратить в "обыденную жизнь" в горах. Следует исключить или хотя бы свести к минимуму любые "преодоления", напряжения или надрывы. Каждое напряжение оставляет последствия, которые склонны накапливаться. Чтобы жить на большой высоте "обыденной жизнью" надо иметь определенный запас физических сил, отменное здоровье, но главное - привычку и опыт. Тогда дежурства не раздражают, а проходят легко и быстро. Непогода и холод не портят настроения. Путешественнику всегда тепло и сухо, а вечерняя усталость переводится в разряд приятной усталости после лыжной прогулки.
Некоторые удивляются, что Памирский марафон пройден без днёвок. Но зачем же нужны днёвки, если мы живём обыденной жизнью в горах? Они нужны только для ремонта снаряжения или для стирки, но для этого достаточно и полуднёвки. Дневки в качестве отдыха бессмысленны и даже вредны. Они слишком сильно "вышибают из колеи" и очень часто приводят к заболеваниям. Я исключил днёвки из всех своих походов уже с 1994г. Единственная днёвка в Памирском марафоне, которую мы хотели и к которой мы действительно стремились, планировалась на заливных лугах Джайляукумсая. Но и она не состоялась по причине обильного снегопада. Обнаружив в пятницу 13-го августа 25-ти сантиметровый слой снега на траве, мы поспешили к Беляндкиику, чтобы переправиться через него по малой воде. По той же причине мы поспешили и к Зулумарту. А потом уже было не до днёвки.
Непрерывное передвижение с применением принципа обыденной жизни в горах вовсе не означает расслабленного стиля горохождения. Наоборот, на этом пути можно достигнуть колоссальной мощности. В Памирском марафоне мы естественным образом, без специальных усилий достигли немыслимой для меня образца 1996г. скорости передвижения. Здесь я подхожу к какой-то тайне, потому что до конца не уверен, что всё это проистекает из некоторых принципов, и, следовательно, это можно повторить. Чтобы убедиться в ненормальности происходившего, достаточно обратиться к графику дневных переходов.
18-й день - перевал МВТУ, подъём на 1200 метров, это не мало. 19-й и 20-й - подъем к подножию перевала Омара-Хайяма. Это круто, ведь раньше мы за два дня доходили только до Язгулемского перевала. 21-й - переход через перевалы Омара-Хайяма и Юбилейный с набором около 900м и с первым выходом выше 6000м., пора уже устать! 22-й - подъём с ледника Грумм-Гржимайло на перевал Революции. В 1990г. этот участок мы прошли тоже за день, но на спуске! 23-й - восхождение на вершину.
Также и в конце похода. 34-й день - переход от Северного Зулумарта до ледника Дзержинского, 14 км, множество подъёмов и спусков, трудный переход через язык ледника, установка лагеря в девятом часу вечера. 35-й - подъём на плато 4900 выше главного ледопада. 36-й - подъём на перевал Раздельный (6088) с набором 1200м. Переждали грозу, на перевал поднялись только в девять часов вечера. 37-й - восхождение на пик Ленина!
Никакого особенного насилия над собой не было. Это была действительно обыденная жизнь в горах. Конечно, мы уставали. Иногда, даже очень, например, в день восхождения на пик Революции. Но никогда наша усталость не превращалась в разбитое состояние на следующий день. Склонные к самоанализу участники стали замечать, что постепенно мы перестаём быть людьми. Лично я начинал ощущать себя волком. Вместе с человеческими слабостями мы лишились и нечто человеческого в своем сознании. Кроме того, мы совсем перестали болеть. За весь поход мы не израсходовали ни одной таблетки (только в самом конце похода двое участников пили от живота после сырой воды из козлиного озера). Мы превратились в весьма совершенных горных животных - хозяев пространства.
Рассказ о непрерывном хождении станет неполным, если я не упомяну о технике варьирования походного ритма. Мой Учитель, мастер спорта Геннадий Лысенко последние свои маршруты предпочитал проходить участником, свалив на меня всю тяжесть по организации похода и управлению группой. После кавказской "тройки" 1986 года он как-то сказал: "с тобою приятно ходить, после напряжённого дня ты даешь слабину, а потом потихонечку снова вводишь в спортивный темп". Признаюсь, что эта удача проистекала из примитивного следования моим собственным физиологическим потребностям. Каждый начинающий руководитель потихонечку пользуется возможностью подстроить график группы под свой биоритм. И это нормально, ведь должен руководитель хоть как-то компенсировать свои связанные с руководством дополнительные нагрузки. В том старом походе мои потребности удачно совпали с потребностями маэстро. Но этого могло и не быть. Поэтому опытный руководитель всегда следует биоритму группы. И особенно круто, если этот биоритм удаётся планировать! Пользуясь точными формулами по оценке чистого ходового времени, я стремлюсь к планированию серий из дневных переходов. Движение по маршруту становится непрерывным и по интенсивности волнообразным, как колебания на фоне постоянного тока. Кульминация на пике Революции готовилась за неделю до этого несколько расслабленным движением по долине реки Дустироз. А после кульминации следовала реабилитация на берегах Танымаса и т.д.
А теперь о питании. В заалайском походе 1997г при подъёме на перевал Прижимный (4500,1Б) мы испытали состояние бессилия, когда ноги буквально отказывались идти. Этот 22-й день пути был самым тяжёлым за весь поход. Ещё более мучительное состояние я испытал в памирской "пятёрке" 1992г. Мы относили заброску к устью Раштдары. Завхоз ошибся с перекусом, весь день мы отработали практически без еды. В 18 часов мы начали 300-метровый подъём по простому травянистому склону к палаткам на поляне Немыцкого. Мы шли налегке, без рюкзаков, и, тем не менее, к палаткам поднялись только в 20 часов. Этот подъём я буду помнить всю жизнь. Каждый шаг требовал усилия воли. Когда я, наконец, поднялся к палаткам и выпил чаю, меня тут же вырвало. По рассказам Анатолия Джулия все последние дни в его 35-дневном походе по Памиру 1990г группа была не в состоянии нормально идти на подъём.
Помня всё это, я очень боялся именно такого финала Памирского марафона. Не мудрствуя лукаво, мы решили искать причину описанных состояний в обычном истощении. Отсюда вывод: последнюю 11-дневную линейную часть маршрута следует идти на 900-граммовой раскладке с повышенным содержанием белков. Мы увеличили расход мяса с 60 до 80г на человека в день и ежедневно добавляли в суп от 20 до 30г соевых кубиков.
Быть может, именно благодаря правильному питанию и удачно подобранному витаминно-солевому комплексу, состояние у нас в конце похода было далеко не катастрофическое. Когда мы поднимались по леднику Дзержинского, погода была неустойчивой, во второй половине дня шли грозы. Я хорошо помню, как мы морально готовились провести на перевале Раздельном (6088) три дня в ожидании момента, удобного для восхождения на пик Ленина. Это не тот случай, когда группа, обрадованная возможностью сослаться на непогоду, спешит вниз, чтобы поскорее завершить свой маршрут. Конечно, истощение и усталость были на лицо. Лично я похудел в походе на 17 килограммов. Но не надо забывать, что при росте в 175 см я выхожу на маршрут с весом в 95 кг! И никакие предпоходные бега мне не помогают похудеть. Поэтому это не катастрофическое, а, наоборот, даже очень полезное похудание!
Усталость в конце похода проявлялась весьма своеобразно. Если попытаться выразить наше состояние словами, то мы очень устали "быть". Но на мощности это не сказывалось. К концу похода нам ничего не стоило после сытного обеда за один 50-ти минутный переход под рюкзаками набрать по высоте более 400 метров. Спустя два часа ноги становились "ватными". Стоило чего-нибудь съесть, и силы возвращались вновь. В результате, мы ели по пять или шесть раз в сутки.
К концу похода мы прогнозировали у себя значительный иммунодефицит и нарушение микрофлоры кишечника. Поэтому в Оше мы были морально готовы заболеть. К нашему удивлению этого ни с кем не случилось. Возможно, это объясняется тем, что мы мало ели, в основном налегая на водочку, которая, практически не "действовала" на равнине. Вот такой постмарафонский синдром! Тяжелые процессы реакклиматизации начались только в Москве. Один из участников на неделю загремел с отравлением в инфекционную больницу. Другой жаловался, что дважды отдыхал на лавочке, преодолевая "трудный" подъем по пути на работу. Однако это была, опять же, обычная реакклиматизация. Сейчас я её легко переношу, но как же трудно было после первых памирских "пятёрок"! Поэтому ничего удивительного в Москве с нами не происходило. Бывало и хуже.
